Ультиматум Борна - Страница 235

235

— Я так понимаю, вы имеете в виду пули, — сказал Крупкин возмущенно.

— Он имеет в виду пули, — подтвердил Алекс хриплым голосом по-русски. Бывший сотрудник ЦРУ не мог двигать головой, потому что его горло было перевязано. Широкие липкие ленты спускались вниз к его ключице и верхней части правого плеча.

— Спасибо, — поблагодарил хирург. — Вы родились в рубашке, особенно вы, наш американский пациент, для которого нам придется вести конфиденциальные медицинские записи. Кстати, сообщите нашим людям имя и адрес вашего врача в Соединенных Штатах. Вам еще несколько недель нужен будет правильный уход.

— В данный момент он находится в больнице в Париже.

— Простите?

— Ну, если со мной что-то случается, я сообщаю ему, и он посылает меня к нужному, по его мнению, врачу.

— Это не вполне «общественное медицинское обеспечение».

— Для меня — вполне. Я сообщу его имя и адрес медсестре. При благоприятном стечении обстоятельств, он скоро вернется.

— Повторяю, вам очень повезло.

— Я был очень быстр, доктор, равно как и ваш товарищ. Мы увидели его, когда этот сукин сын побежал на нас, так что заперли двери и постоянно двигались на сиденьях, стреляя в него. Он пытался подобраться к нам ближе, чтобы убить нас — и это ему почти удалось… Мне жаль водителя; он был смелым парнем.

— Он был еще и сердитым парнем, Алексей, — встрял Крупкин со второго стола. — Те первые выстрелы от двери вынесли его в автобус.

Дверь лазарета резко распахнулась — точнее, была почти выбита, осчастливив их величественным присутствием комиссара КГБ из квартиры на Садовой. По-мужицки выглядящий, по-мужицки говорящий офицер Комитета в мятой военной форме.

— Вы… — сказал он врачу. — Я поговорил с вашими сотрудниками снаружи. Они говорят, вы здесь закончили.

— Еще не совсем, товарищ. Остались менее значительные вещи, такие как терапевтическое…

— Позже, — перебил комиссар. — Нам надо поговорить наедине.

— Комитет приказывает? — спросил хирург с незначительной, но очевидной насмешкой.

— Приказывает.

— Порой слишком часто.

– Что?

— Вы слышали меня, — ответил врач, направляясь к двери. Кагэбэшник пожал плечами и подождал, пока закроется дверь. Тогда он подошел к обоим кушеткам, стреляя глазами из-под нависших век то на одного, то на другого раненого, и выплюнул одно слово:

– Новгород!

— Что?

– Что? ..

Эти возгласы прозвучали одновременно; даже Борн оттолкнулся от стены.

— Вы, — добавил он, переключившись на свой ограниченный английский, — понимаете, что я говорить?

— Если вы сказали то, что я думаю, что вы сказали, то, думаю, понимаю, но только название.

— Я достаточно понятно объясню. Мы опросили девять мужчин и женщин, которых он запер на складе оружия. Он убил двух охранников, которые не смогли остановить его, понимаете? Он взял автомобильные ключи у четверых мужчин, но не воспользовался ни одним.

— Но я видел, как он пошел к машинам!

— К которой? Еще три человека в Кубинке застрелены, их водительские права отсутствуют. Которая из машин?

— Ради Бога, проверьте в вашем автомобильном бюро, или как там оно у вас называется!

— Это займет много времени. Даже в Москве, автомобили разных марок, с разными номерными знаками — Ленинград, Смоленск, кто знает — никто не следит за нарушениями автомобильных законов.

— О чем, черт возьми, он говорит? — вскричал Джейсон.

— Автомобильная собственность регулируется государством, — слабым голосом объяснил Крупкин. — В каждом центре есть своя регистрация, которая редко сотрудничает с другими центрами.

– Почему?

— Индивидуальное владение под разными именами — обычная практика. Это запрещено. Слишком много машин, доступных к покупке.

— И?

— Местное взяточничество — жизненный факт. Никто в Ленинграде не хочет, чтобы ему указывал какой-нибудь бюрократ из Москвы. Он говорит, что на выяснение, какую машину взял Шакал, уйдет несколько дней.

— Это безумие!

— Это сказали вы, мистер Борн, а не я. Я верный гражданин Советского Союза, прошу не забывать.

— Но какое это все имеет отношение к Новгороду — ведь именно это он сказал, не так ли?

– Новгород . Что это значит? — перевел Крупкин вопрос комиссару. Быстро, обрывисто, крестьянин-комиссар по-русски сообщил необходимые детали своему парижскому коллеге. Крупкин повернул голову и перевел на английский. — Постарайся усвоить, Джейсон, — сказал он слабеющим голосом, его дыхание становилось все более затрудненным. — Похоже, над ареной есть круговая галерея. Он воспользовался ею и увидел тебя из окна, когда ты крался за кустами. Он вернулся в оружейную, крича, как и подобает такому маньяку. Он орал своим заложникам, что ты его и что ты теперь покойник… И еще, что ему осталось сделать последнее дело.

– Новгород , — перебил Конклин шепотом, пялясь в потолок.

— Именно, — подтвердил Крупкин, глядя на профиль Алекса рядом с ним. — Он возвращается к месту своего рождения… где Ильич Рамирес Санчес стал Карлосом Шакалом, потому что его отвергли и приговорили к казни как психа. Он приставлял пушку к горлу каждого, спрашивая, как лучше проехать в Новгород, угрожая убить любого обманщика. Никто, конечно, не соврал, а те, кто знал, сказали, что до него пятьсот-шестьсот километров, на машине ехать целый день.

— На машине? — переспросил Борн.

— Он знает, что не может воспользоваться никаким другим средством передвижения. Железные дороги, аэропорты — даже маленькие аэродромы — все будут под наблюдением, он понимает это.

235