Ультиматум Борна - Страница 218

218

— Какие будут предложения? — поинтересовался Конклин.

— Глупый вопрос, — резко ответил полковник. — Арест, потом Лубянка… и тишина.

— Тут есть одна проблема, — возразил Алекс. — ЦРУ знает, что Огилви в Москве.

— И в чем же проблема? Мы избавим и их, и себя от нездоровой личности и его преступлений и пойдем по своим делам.

— Это может показаться вам странным, но проблема не только с нездоровой личностью и его преступлениями, даже в том, в чем затрагиваются интересы Советского Союза. Проблема с прикрытием — там, где затрагиваются интересы Вашингтона.

Офицер Комитета взглянул на Крупкина и заговорил по-русски:

— О чем это он?

— Нам это трудно понять, — ответил Дмитрий на том же языке. — Однако для них это действительно проблема. Позволь объяснить.

— Что они говорят? — раздраженно спросил Борн.

— Кажется, сейчас состоится урок по основам гражданства в стиле Соединенных Штатов.

— Такие уроки часто проходят мимо ушей в Вашингтоне, — перебил Крупкин по-английски, затем снова переключился на русский и обратился к своему превосходящему его по званию сотруднику. — Видишь ли, товарищ, никто в Америке не станет винить нас за то, что мы воспользовались криминальными услугами этого Огилви. Есть поговорка, которую так часто повторяют, что она покрыла уже целые океаны вины: «Дареному коню в зубы не смотрят».

— Какое отношение имеют зубы коня к подаркам? Из-под его хвоста выходят удобрения для ферм; а сквозь зубы — только слюна.

— При переводе некоторый оттенок теряется… Однако у этого адвоката, Огилви, очевидно, было множество связей в правительстве — чиновники, которые прикрывали его спорные операции за большие деньги, операции над миллионами и миллионами долларов. Законы обходили, людей убивали, ложь принимали за правду; конечно, без коррупции не обошлось, а американцы, как мы знаем, одержимы коррупцией. Они даже любую прогрессивную идею называют потенциально разлагающей, и более старые, более знающие народы ничего не могут с этим поделать. Они вывешивают свои грязные полотна всему миру на обозрение, как знаки чести.

— Потому что так и есть, — вставил Алекс по-английски. — Это то, что многие здесь не смогут понять, потому что вы закрываете каждую свою идею, каждое преступление, затыкаете каждый открытый рот корзиной роз… Однако, имея в виду одиозные сравнения, я обойдусь без лекции. Просто говорю тебе, что Огилви должен быть отправлен назад, и все счета закрыты.

— Не сомневайтесь, мы учтем это пожелание.

— Этого мало, — сказал Конклин. — Давай так. Без сомнения, скоро слишком многое станет известно об этой организации, включая связь с убийством Тигартена, чтобы вы могли оставить его здесь. Не только Вашингтон, но и все европейское сообщество обернется против вас. Вы так боитесь лишних проблем — и она у вас будет, и не одна, не говоря уж о том, как это скажется на торговле, вашем импорте и экспорте…

— Мы тебя поняли, Алексей, — перебил его Крупкин. — Допустим, мы сделаем по-твоему. Будет ли ясно, что Москва полностью сотрудничала в передаче этого американского преступника обратно в руки американского правосудия?

— Очевидно, без вас мы бы не справились. Как временный полевой офицер, я поручусь за это перед обоими комитетами по разведке Конгресса, если надо будет.

— И что мы не имеем никакого — абсолютно никакого — отношения к упомянутым убийствам, особенно к убийству верховного главнокомандующего НАТО.

— Легко. Это была основная причина вашего содействия. Ваше правительство было возмущено этим убийством.

Крупкин тяжело посмотрел на Алекса и понизил голос, что придало ему еще большую убедительность. Он медленно повернулся, взглянул на экран телевизора, потом перевел взгляд обратно на Конклина.

— Генерал Родченко? — сказал он. — Что нам делать с генералом Родченко?

— Это уже ваше дело, — тихо ответил Алекс. — Ни Борн, ни я никогда не слышали этого имени.

– Да , — кивнул Крупкин, тоже медленно. — А что вы собираетесь делать с Шакалом на советской территории, ваше дело, Алексей. Однако можете быть уверены в нашем сотрудничестве до конца.

— С чего начнем? — нетерпеливо спросил Джейсон.

— Всему свое время. — Дмитрий повернулся к комиссару КГБ. — Товарищ, вы поняли, о чем мы говорили?

— Достаточно, Крупкин, — ответил грубый крестьянин-полковник, направляясь к телефону на инкрустированном мраморном столике у стены. Он поднял трубку и набрал номер; ответ последовал немедленно.

— Это я, — сказал комиссар по-русски. — Третий человек на седьмой пленке, с Родченко и священником, Нью-Йорк идентифицировал как американца по имени Огилви. За ним необходимо немедленно установить слежку, и он не должен покидать Москву. — Полковник вдруг поднял брови, лицо его покраснело. — Тот приказ отменяется! Он выходит из-под ответственности Дипломатической службы, он теперь переходит под КГБ… Причина? Подумай башкой, тупица! Скажи им, что мы уверены, что это американский двойной агент, которого эти идиоты не смогли раскрыть. Потом навешай им обычной лапши: тайные враги государства в связи с укреплением его позиций, их завышенные амбиции снова под защитой Комитета — и все такое. И еще можешь добавить, что дареному коню в зубы не смотрят… Я сам всего этого не понимаю, товарищ, но эти бабочки в дорогих костюмах наверняка поймут. Предупреди аэропорты. — И он повесил трубку.

— Он все уладил, — сказал Конклин Борну. — Огилви из Москвы никуда не денется.

218