Ультиматум Борна - Страница 203

203

— Не понимаю, Чарли.

— Это дымовая завеса, причем весьма поспешно наведенная. Во-первых, зачем кому-то столь богатому, как Огилви, лететь Аэрофлотом, когда он мог на «Конкорде» долететь до Парижа и потом на Эр-Франс до Москвы? К тому же, зачем его офис утверждает, что он либо в Лондоне, либо на пути туда, в то время как он направляется в Москву?

— Почему Аэрофлот — понятно, — сказал Холланд. — Это государственный рейс, и он под советской защитой. Лондон-Дорчестер тоже не очень сложно. Это для отвода глаз — Боже, наших глаз!

— Отлично, шеф. Валентино проверил кое-что с помощью своего замечательного оборудования в подвалах, и угадай, что?.. Миссис Огилви с двумя подростками-детьми летят рейсом «Королевской Эр-Марок» до Касабланки, позвонив предварительно в Марракеш.

— Марракеш?.. Эр-Марок — Марокко, Марракеш . Погоди-ка. В тех распечатках регистрационных записей отеля «Мэйфлауэр», что достал Конклин, была женщина — одна из трех людей, имевших, по его мнению, отношение к «Медузе», — которая была в Марракеше.

— Похвальная память, Питер. Та женщина была соседкой по комнате жены Огилви в Беннингтоне в начале семидесятых. Издавна дружащие семьи.

— Чарли, что за чертовщина происходит?

— Семью Огилви предупредили, и они смылись. Кроме того, если я не ошибаюсь, если бы мы могли перебрать несколько сотен счетов, то узнали бы, что только что многие миллионы переведены из Нью-Йорка Бог знает куда за этими берегами.

– И?

— «Медуза» переехала в Москву, господин директор.

Глава 34

Луис ДеФазио утомленно извлек свое тело из такси на бульваре Массена, вслед за ним вышел и его больший по габаритам, более тяжелый, значительно более мускулистый кузин Марио из Ларчмонта, Нью-Йорк. Они остановились на тротуаре перед рестораном, чье название светилось красными неоновыми трубками на зеленом тонированном стекле: «Тетраззини» .

— Здесь, — сказал Луис. — Они ждут в приватной комнате сзади.

— Уже довольно поздно. — Марио взглянул на свои часы, повернувшись к уличному фонарю. — Я поставил парижское время; здесь уже почти полночь.

— Подождут.

— Ты все еще не сказал мне их имена, Лу. Как нам их называть?

— Тебе — никак, — ответил ДеФазио, шагая ко входу. — Никаких имен — они бы все равно ничего не значили. Все, что ты должен делать, — это быть уважительным, понимаешь, о чем я?

— Совсем не обязательно повторять мне это, Лу, — укоризненно сказал Марио своим мягким голосом. — Но, ради любопытства, скажи, почему ты об этом вспомнил?

— Он — высококлассный diplomatico , — объяснил capo supremo , остановившись ненадолго и посмотрев на человека, который чуть не убил Джейсона Борна в Манассасе, Виргиния. — Он из Рима, из высоких правительственных кругов, но он — прямой контакт с донами Сицилии. Он и его жена очень, очень высоко ценятся, понимаешь, о чем я?

— И да, и нет, — признался кузин. — Если он такой значительный, зачем ему брать на себя столь грязную работу, как преследование наших целей?

— Да потому, что он может . Он имеет доступ в места, к которым некоторые из наших pagliacci не могут даже приблизиться, понимаешь, о чем я? Кроме того, я позволил нашим людям в Нью-Йорке узнать, кто наши клиенты, особенно один из них, capisce? У донов от Манхэттена до имений к югу от Палермо есть особый язык, на котором они говорят только между собой, знал ли ты об этом, cugino? .. Он состоит из пары приказов: «Сделай это» и «не делай этого».

— Кажется, я понимаю, Лу. Мы излучаем уважение.

— Уважение, да , мой добрый излучающий кузин, но никакой слабости, capisce? Никакой слабости! Все должно выглядеть достойно, так, как операция, которую провел от начала до конца Лу ДеФазио. Понял?

— Ну, если все дело в этом, может, я могу поехать домой к Энджи и детям? — спросил Марио, улыбаясь.

— Что?.. Заткнись, cugino! За эту работу ты получишь пожизненное содержание для всей толпы твоих детишек.

— Не толпы, Лу, всего пять.

— Пойдем. И помни: достоинство, мы не беремся за всякое дерьмо.

Небольшая частная комната представляла собой миниатюрную версию отделки «Тетраззини». Все дышало Италией. Стены были расписаны старыми выцветшими фресками Венеции, Рима и Флоренции; мягко звучала музыка — в основном оперные арии и тарантеллы, освещение затенено карманами. Если забыть о том, что находишься в Париже, можно было подумать, что обедаешь на римской Виа Фраскати, в одном из многочисленных коммерциализированных семейных ristoranti , обосновавшихся на этой древней улице.

Посреди комнаты стоял большой круглый стол, покрытый темно-красной скатертью, свисавшей почти до пола, и четыре стула на одинаковом расстоянии друг от друга. Вдоль стен стояли дополнительные стулья — на случай нехватки для гостей или для их помощников, как правило вооруженных. За столом сидел благородной внешности мужчина с кожей оливкового цвета и вьющимися темными волосами; по левую руку от него была одетая по последней моде и с дорогой модельной прической женщина средних лет. Между ними стояла бутылка классического «Кьянти» и грубые толстостенные бокалы, казалось, неуместные на столь аристократическом столе. На стуле позади diplomatico лежал черный кожаный чемодан.

— Я ДеФазио, — сказал capo supremo из Нью-Йорка, закрыв за собой дверь. — А это мой кузин Марио — вы, должно быть, слышали о нем — очень талантливый человек, который оторвался сейчас от своей семьи ради встречи с нами.

— Да, конечно, — сказал аристократ-мафиози. — Марио, il bola, esecuzione garantito — страшен с любым оружием. Присаживайтесь, джентльмены.

203