Но Луис ДеФазио знал, что был прав . И потому в Париже его ждали более семи миллионов зеленых. Семь миллионов! Боже правый! Он мог заплатить браткам из Палермо в Париже больше, чем они ожидали, и у него еще останется целая куча.
Старый официант из старой деревни, дядюшка Траффиканте, подошел к его столику, и Луис затаил дыхание.
— Вам звонят, синьор ДеФазио.
Как обычно, capo supremo пошел к таксофону в конце узкого темного коридора возле мужского туалета.
— Говорит Нью-Йорк, — сказал он в трубку.
— Говорит Париж, синьор Нью-Йорк. Это тоже pazzo!
— Где ты пропадал? Ты достаточно pazzo , чтобы поехать в Лондон? Я уже три часа жду!
— Совершал поездку по нескольким забытым Богом проселочным дорогам, что имеет значение только для моих нервов. То, что я сейчас делаю — невероятно!
— И где же?
— Я говорю по телефону привратника, за который плачу добрую сотню американских долларов, и этот французский клоун следит за мной через окно, чтобы я чего-нибудь не спер — его ланч, наверное.
— Ты говоришь слишком умно. Так и что привратник? О чем ты вообще говоришь?
— Я сейчас на кладбище примерно в двадцати пяти милях от Парижа. И скажу тебе…
— На кладбище? — перебил его Луис. — На кой черт?
— Потому что двое твоих знакомых поехали именно сюда из аэропорта, невежда, ignorante! В данный момент здесь происходят ночные похороны при свечах, которые скоро зальет дождем — и если твои друзья поехали сюда на эту варварскую церемонию, то воздух в Америке отравлен вредными для головы химикатами! Мы не договаривались на это sciocchezze , Нью-Йорк. У нас своих дел по горло.
— Они поехали туда на встречу с большим cannoli , — сказал ДеФазио тихо, будто самому себе. — Что до работы, браток, если ты хочешь еще когда-нибудь работать с нами, или с Филадельфией, или с Чикаго, или Лос-Анджелесом, ты сделаешь все, что я тебе скажу. Я хорошо заплачу, capisce?
— Признаю, это уже лучше звучит.
— Оставайся вне видимости, но следи за ними. Выясни, куда они идут и с кем они встречаются. Я прибуду туда, как смогу скоро, но мне придется ехать через Канаду или через Мексику, чтобы убедиться, что за мной не следят. Я буду там либо поздно завтра, либо рано следующим утром.
– Ciao , — сказал Париж.
– Omerta , — сказал Луис ДеФазио.
Огоньки свечей дрожали под ночной моросью в руках людей, следовавших двумя параллельными колоннами за гробом, качавшимся на плечах шестерых мужчин; многие начали поскальзываться на намокающем гравии, которым была посыпана дорожка. Слева и справа процессию сопровождали четыре барабанщика — по два с каждой стороны, — невпопад отбивавшие медленный ритм похоронного марша: они спотыкались о невидимые в темноте камни и столбики с номерами участков. Медленно качая головой, Моррис Панов наблюдал за странной ночной церемонией. Он почувствовал облегчение, когда к нему подковылял Алекс Конклин, пробравшись по тропинке между могилами.
— Есть что-нибудь? — спросил Алекс.
— Нет, — ответил Панов. — Я так понял, у тебя тоже.
— Хуже. Я столкнулся с ненормальным.
— Как?
— В сторожке у ворот был свет, и я пошел туда, думая, что Дэвид или Мари могли оставить нам сообщение. Возле нее стоял какой-то клоун, который постоянно смотрел в окно и сказал, что он сторож, и не хочу ли я воспользоваться его телефоном.
— Его телефоном?
— Он сказал, что ночью действуют специальные тарифы, поскольку ближайший таксофон в десяти километрах отсюда.
— Точно, ненормальный, — согласился Панов.
— Я объяснил, что ищу мужчину и женщину, с которыми мы должны здесь встретиться, и спросил, не оставили ли они нам сообщение. Сообщения нет, зато есть телефон. Двести франков. Бред.
— В Париже можно организовать процветающий бизнес, — улыбнулся Мо. — Может, он случайно видел молодую пару поблизости?
— Я спросил, и он кивнул, сказав, что таких тут ходят десятки. Потом указал на этот парад при свечах и снова вернулся к своему дурацкому окну.
— Что это, кстати, за парад такой?
— Это я тоже у него спросил. Религиозная секта; хоронят своих умерших только ночью. Он думает, что это цыгане. При этом он перекрестился.
— Скоро они будут мокрыми цыганами, — заметил Панов, поднимая воротник, потому что морось переросла в настоящий дождь.
— Боже, как я не подумал об этом? — воскликнул Конклин, глядя через плечо.
— О дожде? — спросил психиатр удивленно.
— Нет, большая гробница на середине склона за сторожкой. Там это произошло!
— Где ты пытался… — Мо не договорил; не было необходимости.
— Где он мог меня убить, но не стал, — закончил Алекс. — Пойдем!
Американцы пошли по тропинке мимо сторожки вверх по склону травяного холма, усеянного белыми могильными камнями, поблескивавшими в темноте от дождя.
— Помедленнее, — взмолился Панов, выбившись из дыхания. — Ты уже привык к отсутствию ноги, но я еще не привык к своему древнему телу, отравленному химикатами.
— Извини.
– Мо! — раздался женский голос. Под нависающей крышей огромной гробницы — почти мавзолея, — поддерживаемой колоннами, стояла женская фигура и махала руками.
– Мари? — воскликнул Панов, сорвавшись с места и обгоняя Конклина.
— Замечательно! — взревел Алекс, с трудом ковыляя вверх по мокрой траве. — Стоит тебе услышать женский голосок, как ты сразу здоров, старый обманщик!
Объятия были неизбежны; семья снова была в сборе. Пока Панов и Мари тихо говорили друг с другом, Джейсон Борн отвел Конклина в сторонку, к краю мраморной крыши. Дождь еще усилился. Процессия внизу, уже без свечей, наполовину рассеялась. Оставшаяся половина держалась возле могилы.