— Ты умеешь драться? — спросил Джейсон. — Сможешь убить человека?
— Я собственными руками убил свою невесту вместе с ее двумя братьями и кузеном — я их зарезал. Она трахалась с одним банкиром из Нешвилла, а они ее покрывали и получали за это много денег… Да, я могу убивать, господин Франсуа.
"Облава на сумасшедшего убийцу в Нешвилле
Подающий большие надежды молодой инженер
скрылся от полиции"
Борн вспомнил заголовки газет всего лишь недельной давности, и пристально посмотрел в лицо молодого американца.
— Ты создан для Легиона, — сказал он.
— Если надо будет замолвить словечко, господин Франсуа, могу я упомянуть вас?
— Это не поможет тебе, парень, а только навредит. Если на тебя станут давить, просто расскажи правду. Это и будет твоей рекомендацией.
– Aussi bien! Он знает законы Легиона. Они стараются не брать маньяков, но если что, они… как это сказать, Франсуа?
— Полагаю, закроют глаза.
– Oui. Они закроют на что-то глаза, если есть…
— Если есть смягчающие обстоятельства.
– Видишь? У моего друга Франсуа тоже имеются мозги. Не понимаю, как ему удалось выжить?
— Тщательно скрывая их, Моррис.
Официант в самом грязном фартуке из тех, что доводилось видеть Джейсону, хлопнул бельгийца по шее.
— Votre table, Rene.
— Ну и что? — пожал плечами Моррис. — Еще одно имя. Quelle difference? Давайте теперь поедим, и, если повезет, то не отравимся.
Спустя пару часов, когда Моррис и Ральф успели опустошить четыре бутылки дешевого vin ordinaire вместе с подозрительной на вид рыбой, посетители «Сердца солдата» приступили к выполнению обычного ночного ритуала. Тут и там вспыхивали драки, прекращаемые мускулистыми официантами. Пронзительно звучавшая музыка воскрешала в памяти выигранные и проигранные сражения, вызывая споры между старыми солдатами, бывшими пехотинцами, пушечным мясом, которые тут же становились обидчивыми и гордыми от того, что выжили, потому что они выжили посреди такого кровавого ужаса, какой и не снился их начальникам в расшитых золотом мундирах. Это был гомон толпы бесправных пехотинцев, который можно было слышать во все времена — начиная с эпохи фараонов и заканчивая войной в Корее и Вьетнаме. Облаченные в красивую форму офицеры отдавали приказы из-за линии огня, и пехота погибала, чтобы оправдать мудрые решения своих командиров. Борн вспомнил Сайгон и не смог осудить существования такого места, как «Сердце солдата».
Старший бармен, массивный лысый мужчина с очками в металлической оправе, взял телефонную трубку, скрытую до этого под дальним концом стойки, и приложил ее к уху. Джейсон наблюдал за ним из-за движущихся фигур. Глаза бармена осматривали заполненный людьми зал — то, что он слышал, было важным, а на то, что видел, можно было не обращать особого внимания. Говорил он недолго, затем опустил руку под стойку и некоторое время не вынимал — он набирал номер. Опять быстро что-то сказал и спокойно вернул трубку на место. Старина Фонтейн описывал эту процедуру на острове Транквилити. Сообщение принято, сообщение передано. А на другом конце линии находился Шакал.
Это все, что он хотел увидеть этим вечером; нужно было заняться еще кое-чем, возможно, нанять людей, как он делал в прошлом. Людей, которых он нанимал на один раз и которые ничего для него не значили — им можно было заплатить или дать взятку, использовать шантаж или запугать, чтобы они выполнили то, что ему нужно, и не задавали лишних вопросов.
— Я только что заметил человека, с которым должен был здесь встретиться, — сообщил он еще пребывающим в относительном сознании Моррису и Ральфу. — Он хочет, чтобы я вышел на улицу.
— Ты нас покидаешь? — чуть не плача спросил бельгиец.
— Эй, приятель, не нада этава делать, — добавил молодой южанин.
— Я уйду только на вечер, — Борн перегнулся через стол. — У меня есть дело еще с одним legionnaire , он собирается провернуть прибыльное дельце. Я вас не знаю, но выглядите вы порядочными людьми.
Борн вытащил свою пачку денег и отделил тысячу франков, по пять сотен на каждого компаньона.
— Вот, держите, — и спрячьте в карманы, быстро!
— Ма-а-терь божья!
— Merde!
— Не могу сказать точно, но вы можете нам понадобиться. Держите язык за зубами и уходите отсюда через десять-пятнадцать минут после меня. Да, и больше не пить. Завтра вы нужны мне трезвыми… Моррис, когда открывается этот притон?
— Я не уверен, что он вообще закрывается. Сам я как-то приходил сюда в восемь утра. Народу, конечно, было поменьше…
— Будьте здесь к полудню. И постарайтесь протрезветь, хорошо?
— Я опять стану le caporal extraordinaire из Легиона. Тем, кем я когда-то был! Мне надеть форму? — Моррис рыгнул.
— Спятил — конечно, нет.
— А я надену костюм и галстук. У меня есть костюм и галстук, честное слово! — у американца началась икота.
— Нет. Вы должны выглядеть, как сейчас, но быть со свежими головами. Поняли меня?
— Ты говоришь tres americain, mon ami.
— Это точно.
— Я не американец, хотя правдивость здесь еще никому не принесла пользы, ведь так?
— Я знаю, о чем ты. Я это тут хорошо усвоил. Но насчет галстука это ты зря.
— Никакого галстука, Ральф. До завтра.
Борн слез со стула, и неожиданно ему в голову пришла одна идея. Вместо того чтобы идти к двери, он осторожно пробрался к дальнему краю стойки, где орудовал лысый бармен. Все стулья были заняты, поэтому он с осторожностью вежливо пролез между двумя посетителями, заказал «Перно» и попросил салфетку, чтобы написать записку — якобы личного плана, которая никак не повредит заведению и присутствующим. На обратной стороне негнущейся, словно небольшой щит, салфетки, он написал авторучкой по-французски следующее: