Удивленно искривив аристократический рот и держа трубку на уровне груди, директор спросил:
— Итак, вы пытаетесь склонить нас к мысли, что убийца Джейсон Борн — это вымышленная фигура, уловка? Что он не совершал преступлений, не убивал, как это ему неоднократно приписывалось?
— Он убивал, но по нашему приказу или для того чтобы выжить, но он никогда не был наемным убийцей. Это миф был создан нами, только лишь для целей поимки или ликвидации Карлоса, Шакала.
— О Боже! — воскликнул Кассет. — Но каким образом вам это удалось?
— Благодаря массированной дезинформации по всему Дальнему Востоку. Мы дожидались любого более или менее громкого убийства, и Джейсон Борн немедленно вылетал на место его совершения, где бы это ни произошло: в Токио или Гонконге, Макао или Корее, в любое место, и подделывал доказательства на себя самого, зарабатывая тем самым авторитет и превращаясь в легенду. Три года наш человек жил на дне, среди наркотиков, торговцев оружием, бандитов, ради одной единственной цели: перебраться наконец в Европу и стать наживкой для Карлоса, начав отбивать у него хлеб в его исконной вотчине — Франции, Испании, Германии, Италии. Нужно было сорвать как можно больше контрактов Шакала, чтобы он высунулся на поверхность, ненадолго, ровно на столько, чтобы можно было успеть всадить ему пулю в голову.
Над столом повисло гнетущее, напряженное молчание. ДеСоле прервал его первым, сказав негромко, почти шепотом:
— Что же за человек он был, если согласился пойти на такое?
Конклин быстро взглянул на Стивена и ответил монотонным, почти безжизненным голосом:
— На такое мог пойти только тот, кому нечего терять, потому что он уже все потерял. Тот, кто постоянно находится под гнетом примитивного желания смерти, толкнувшего его в лапы «Медузы». Крушение всех надежд, жажда мщения и ненависть — вот что привело его туда.
Бывший разведчик замолчал, его страдание было очевидно.
— Алекс, — негромко позвал его Валентино. — Продолжай, пожалуйста. Ты не можешь сейчас прерваться, вот так на полпути.
— Да, да, минутку. — Конклин несколько раз закрыл и открыл глаза, возвращаясь к действительности. — Я думал о том, насколько ужасным все это представляется ему сейчас, когда он вынужден возвращаться к забытому с таким трудом прошлому. Есть еще один горький эпизод, который я пока не упоминал.
— Что это? — спросил Кассет, наклоняясь вперед и не сводя глаз с Алекса.
— Когда-то, в начале Вьетнамской войны, один наш человек был молодым офицером из контингента американских войск в Пномпене. Он преподавал в местной школе и был женат на тайке, тоже учительнице. У них было двое детей, и они счастливо жили на берегу восхитительной реки… В одно ужасное утро его жена и дети купались в реке, и непонятно каким образом очутившийся здесь истребитель из Ханоя расстрелял их с бреющего полета. У нашего человека помутился рассудок от горя, он бросил все и поступил в Сайгоне в «Медузу». Все, что тогда ему было нужно — это убивать. Он стал Дельтой Один, потому что имен в «Медузе» не было. В Сайгоне говорили, что лучшего командира разведывательно-диверсионного отряда у американцев не было за весь период войны. С этим соглашались как на нашей, так и на вражеской стороне.
— Таким образом, он способствовал дальнейшему кровопролитию? — спросил Валентино.
— Только в рамках получаемых из Сайгона приказов, не более. В душе он вел свою собственную войну, находя успокоение в ощущении постоянного смертельного риска пребывания за линией фронта, в тылу врага, и чем ближе к Ханою, тем лучше. Я думаю, что он подсознательно постоянно искал пилота того истребителя, который убил его семью… Вот такой эпизод. Когда-то у него была семья и были дети, и их убили у него на глазах. Теперь у него другая жена и другие дети, и на них охотится подбирающийся все ближе и ближе Шакал. Это может подвести к опасной черте и бросить его обратно в то безумие, в котором он когда-то пребывал… Будь оно все проклято!
Четверо мужчин за другим концом стола коротко и молча переглянулись, понимая эмоциональное состояние Конклина. Директор снова взял слово.
— Принимая во внимание расстановку событий во времени, — как можно мягче сказал он, — операция, связанная с Карлосом, имела место около десяти лет назад, в то время как события в Гонконге происходили несколько раньше. Были ли эти два периода связаны между собой? Не называя имен, не могли бы вы посвятить нас в то, что произошло в Гонконге?
Алекс сжал рукоятку своей трости так, что костяшки его пальцев побелели.
— То, что случилось в Гонконге, было наиболее грязной и отвратительной операцией из когда-либо задумываемых ЦРУ, о которой я когда-либо слышал. К моему глубокому удовлетворению, мы в Лэнгли не имели отношения к разработке этой операции, а ее мудрые авторы, я уверен, отправятся в ад. Все подробности этой операции я узнал уже позже, и от того, что узнал, меня едва не стошнило. Мак-Алистер тоже ненавидел все то, что происходило, но он был в этом дерьме с самого начала. Именно поэтому он сам захотел принять участие в этой операции, с риском для собственной жизни. В результате такого геройства его подстрелили около границы Китая и Макао. Но он не мог позволить себе умереть ради такой глобальной стратегии, от которой несло за милю дерьмом.
— Звучит как целое обвинительное заключение, — сказал Кассет. — Но в чем было дело?
— Наши люди организовали похищение жены Борна, женщины, выведшей его из амнезии и вернувшей к нормальной жизни. И они оставили след, заставивший Борна следовать за ними в Гонконг.