— Да, он отправляется на работу, — подтвердил Борн, возвращая рацию на подоконник.
— Если вы или Шакал или оба будете убиты, могут погибнуть другие, совершенно невинные люди…
— Не из-за меня.
— Разве это важно? Разве важно для жертв или их семей, кто несет ответственность?
— Старина, не я выбирал обстоятельства, а они меня.
— Но вы можете их изменить.
— Как и он.
— У него нет совести…
– Кто бы говорил.
— Я принимаю упрек, но я потерял кое-что очень для меня ценное. Может быть, поэтому я вижу, что у вас совесть есть — у вашего второго я.
— Бойтесь этого лицемерного реформатора. — Джейсон направился к двери и украшенному перевязями военному мундиру, который висел на старой вешалке рядом с офицерской фуражкой. — Кроме всего прочего, он еще и зануда.
— А не лучше ли вам посмотреть, как будут задерживать священников? Чтобы принести вещи, которые вам нужны, Сен-Жаку понадобится какое-то время.
Борн остановился и оглянулся, холодно глядя на многословного француза. Он хотел уйти , скрыться от этого старого человека, старика , который так много говорит — и так много уже сказал! Но Фонтейн прав. Было бы глупо не посмотреть, что произойдет внизу. Неловкая, необычная реакция с чьей-нибудь стороны, быстрый, испуганный взгляд в сторону — это были незаметные, обычно неосознанные неверные движения, которые так часто указывали на скрытую струну, ведущую к детонатору взрывоопасной ловушки. Джейсон в тишине вернулся к окну, взял бинокль и поднес его к глазам.
Офицер в черно-красной форме полиции острова Монтсеррат приблизился к процессии из четырех священников; он очевидно в равной степени смущался и испытывал почтение — вежливо склонил голову и начал жестами указывать на стеклянные двери вестибюля; все четверо собрались вместе, чтобы его послушать. Взгляд Борна двигался в пределах видимого через бинокль, изучая выражение лица каждого черного монаха, быстро перебегая от одного к другому. Он тихо обратился к французу:
— Вы видите то же самое, что и я?
— Четвертый их них, который шел последним, — отозвался Фонтейн. — Он насторожился, а остальные нет. Он боится.
— Его подкупили.
— За тридцать сребреников, — ухмыльнулся француз. — Вы конечно же пойдете вниз и прикончите его.
— Конечно же, нет, — возразил Джейсон. — Он мне нужен именно там, где он сейчас. — Борн схватил с подоконника рацию. — Джонни?
— Да?.. Я в магазине. Буду через несколько минут…
— Ты знаешь этих священников?
— Только одного, который называет себя «викарием»; он регулярно приходит за подаянием. И они не совсем священники, Дэвид, они скорее «служители» религиозного ордена. Очень религиозного и очень местного.
— А викарий среди них?
— Да. Он всегда идет первым.
— Хорошо… Небольшое изменение плана. Отнеси одежду к себе в контору, потом пойди и встреть священников. Скажи им, что с ними хочет увидеться правительственный чиновник и сделать пожертвование в знак благодарности за их молитвы.
– Что?
— Потом все объясню. А теперь поторопись. Встретимся в вестибюле.
— Ты имеешь в виду мою контору, да? Не забывай, я еще принесу одежду.
— Они появятся позже — приблизительно через минуту, я уже успею вылезти из этой формы. У тебя там есть фотоаппарат?
— Три или четыре. Постояльцы их часто теряют…
— Сложи их вместе с одеждой, — перебил Джейсон. — Действуй!
Борн прикрепил было рацию к поясу, но передумал. Он отстегнул ее и отдал Фонтейну.
— Вот, держите. Я найду другую и буду на связи… Что там внизу?
— Наш насторожившийся святоша оглядывается, они уже подходят к дверям вестибюля. Похоже, теперь он всерьез напуган.
— Куда он смотрит? — спросил Борн, хватая бинокль.
— Это не поможет. Он смотрит во все стороны.
– Черт!
— Они уже у дверей.
— Я сейчас оденусь…
— Я вам помогу.
Старик француз встал со стула и пошел к вешалке. Он снял мундир и фуражку.
— Если вы собираетесь проделать то, что я думаю, старайтесь держаться поближе к стене и не оборачивайтесь. Помощник губернатора немного полнее вас, поэтому сзади мундир придется собрать в складки.
— А вы знаете, что делаете, не так ли? — заметил Борн, вытягивая руки, чтобы француз помог вдеть их в рукава мундира.
— Немецкие солдаты всегда были толще нас, особенно капралы и сержанты — ну, вы понимаете, сардельки и все такое. Так что приходилось идти на некоторые хитрости.
Неожиданно, как будто его подстрелили или с ним сделались судороги, Фонтейн вскрикнул и обежал Борна, встав перед его лицом.
— Mon Dieu!.. C’est terrible! Губернатор…
— Что такое?
– Королевский губернатор!
— Что с ним?
— Все произошло в аэропорте, так быстро, так стремительно! — крикнул старый француз. — Да еще все, что случилось потом — моя жена, убийство — все равно, это для меня непростительно!
— Да о чем вы говорите?
— Тот человек на вилле, военный офицер, чью форму вы носите. Он его помощник!
— Мы это знаем.
— А вот чего вы, мсье, не знаете, это то, что мои первые указания исходили от королевского губернатора.
— Какие указания?
— Указания Шакала! Он связной.
— О, Боже, — прошептал Борн, бросаясь к стулу, на котором Фонтейн оставил рацию. Он взял ее, проглотил комок в груди, мысли путались, но Джейсон взял себя в руки.
— Джонни?
— Господи, у меня заняты обе руки, и я иду к конторе, а эти проклятые попы уже ждут меня в вестибюле! Что еще тебе надо?