— Ловлю вас на слове, — только и смог ответить Сен-Жак.
— Пошли, — обратился Маклеод к своему религиозному другу из Торонто. — Мы будем со слезами на глазах распространять эти новости. А потом, дурацкий полковник, — вот кто ты был, — где-нибудь через час мы сменим пластинку и станем рассказывать только про десять тысяч долларов и бесплатный ужин. При воздействии пляжа и солнца человеческое внимание можно удерживать приблизительно две с половиной минуты; в холодную погоду не более четырех. Поверь, я провел специальное компьютерное исследование… Джонни, на твоей вечеринке сегодня будет весь народ.
Маклеод повернулся и пошел к двери.
– Скотти, — прокричал верующий, торопясь за рыбаком. — Ты не думаешь, что говоришь! Внимание, две минуты, четыре минуты, компьютерное исследование — ни слову не верю!
— Правда? — спросил Ангус, уже взявшись за ручку двери. — Но ведь десяти тысячам долларов ты поверишь, не так ли?
— Само собой.
— Вот увидишь, это тоже мое маркетинговое исследование… Именно поэтому я владелец компании. А сейчас мне на глаза навернутся слезы — это еще одна причина, почему я глава компании.
В темной подсобке на четвертом этаже главного здания «Транквилити Инн» Борн, который уже сбросил военный мундир, и старый француз сидели на стульях перед окном, выходившим на восточную и западную аллеи, проходившие вдоль берега. Внизу виллы располагались по обеим сторонам каменной лестницы, ведущей к пляжу и пристани. У каждого в руках было по мощному биноклю, через которые они внимательно оглядывали людей, прогуливавшихся по аллеям или поднимавшихся и спускавшихся по вырубленной в скале лестнице. На подоконнике перед Борном лежала переносная рация, настроенная на выделенную частоту отеля.
— Он поблизости, — тихо произнес Фонтейн.
– Что? — закричал Борн, отняв бинокль от глаз и поворачиваясь к старику. — Где? Скажите мне, где он!
— Мы не видим его, но он где-то рядом с нами.
— Что вы хотите сказать?
— Я его чувствую. Как животные чувствуют приближение грозы. Это сидит внутри вас; это страх.
— Что-то не совсем вас понимаю.
— Это касается только меня. Наверное, вы и не можете понять. Соперник Шакала, человек со множеством лиц, Хамелеон — убийца, известный как Джейсон Борн — не ведает страха, им движет исключительно храбрость, и это следствие его силы. Так нам говорили.
В ответ Джейсон мрачно усмехнулся.
— Выходит, вас обманывали, — тихо сказал он. — Часть этого человека охвачена таким животным страхом, какой редко кому приходилось испытывать.
— Мсье, мне трудно в это поверить…
— Уж поверьте. Ведь я и есть этот человек.
— Правда, мистер Вебб? Но все не сложно исправить. Вам приходится мириться со своим вторым я из-за этого страха?
Дэвид Вебб внимательно смотрел на старика.
— Господи, а что мне еще остается?
— Вы могли бы на время исчезнуть, вы и ваша семья. Вы могли бы мирно жить, в полной безопасности, ваше правительство бы помогло.
— Он придет за мной — за нами — куда бы мы ни отправились.
— Но как долго он сможет вас преследовать? Год? Полтора? В любом случае меньше, чем два года. Он болен; весь Париж — мой Париж — это знает. Учитывая нереальные затраты и сложности, которые сейчас возникли — из-за всей этой подготовки, чтобы заманить вас в ловушку — мне кажется, это последняя попытка Карлоса. Бросайте это, мсье. Отправляйтесь к вашей жене на Бас-Тер, а потом улетайте за тысячи миль отсюда. Позвольте ему вернуться в Париж и умереть в разочаровании. Разве этого не будет достаточно?
– Нет. Он придет за мной, за всеми нами! Нужно покончить с этим здесь, сейчас.
— Похоже, скоро я воссоединюсь со своей женой, поэтому сейчас я позволяю себе не соглашаться с некоторыми людьми, такими, как вы, например, Monsieur Le Cameleon, с кем я бы точно согласился раньше. Теперь все обстоит именно так. Я считаю, что вы можете уехать далеко-далеко. Я считаю, что вы можете забыть про Шакала и жить нормальной жизнью, за короткое время ее перестроив, но вы ведь так не поступите. Что-то внутри вас останавливает; вы не можете позволить себе стратегическое отступление, что было бы не менее благородно, потому что позволит избежать насилия. Ваша семья в безопасности, но другие могут погибнуть, и даже это вас не останавливает. Вы должны победить …
— По-моему, хватит этого лепета, — перебил Борн, вновь поднося бинокль к глазам и концентрируясь на происходящем внизу под окнами.
— И так всегда, не правда ли? — спросил француз, изучающе глядя на Le Cameleon ’а и не трогая свой бинокль. — Они вас слишком хорошо тренировали, слишком глубоко вбили в вас ту личность, которой вы должны были стать. Джейсон Борн против Карлоса Шакала, и Борн должен победить, необходимо, чтобы он победил… Два стареющих льва, которых давным-давно стравили друг на друга, оба горящие ненавистью, которую в них вложили недалекие стратеги, не предполагавшие, к каким последствиям это приведет. Сколькие лишились жизни, потому что пересеклись с вами? Сколько ни о чем не подозревающих мужчин и женщин было убито…
– Заткнитесь! — закричал Джейсон, но словно воочию видел короткие видения: Париж, а также Гонконг, Макао и Пекин — и недавняя ночь в Манассасе, штат Виргиния. Так много смертей!
Неожиданно, без всякого предупреждения, открылась дверь в темную подсобку, и внутрь быстро вошел запыхавшийся судья Брендан Префонтейн.
— Он здесь, — сообщил бостонец. — Один из патрульных отрядов, посланных Сен-Жаком, который состоял из трех человек и находился в миле отсюда по восточному берегу, не отвечал на вызовы по радио. Сен-Жак послал охранника найти их, и тот только что вернулся, но тут же убежал. Все трое убиты, у каждого по пуле в глотке.