Ультиматум Борна - Страница 39

— В самом деле? Действительно недолго?

Процедура приветствия и в самом деле не отняла много времени, ее официальная часть продлилась около пяти минут. Первым официальным лицом, приветствовавшим посланца Шакала, был сам губернатор Ее Величества королевы. Эмиссар Британского двора заключил героя в чисто галльские объятия, незаметно для остальных прошептав при этом на ухо Жану-Пьеру Фонтейну следующее:

— Мы нашли женщину и детей. Вы будете доставлены к ним. Дальнейшие инструкции получите от вашей служанки.

Состоявшаяся процедура сняла напряжение пожилого человека. Причем особенное облегчение доставило ему отсутствие прессы. Свои фотографии в газетах он обычно встречал только в разделах уголовной хроники.

Моррис Панов, доктор медицины, был ужасно вспыльчивым человеком, но всегда старался контролировать свое состояние, так как его вспыльчивость не приводила ни к чему хорошему ни в отношении пациентов, не в других жизненных ситуациях. Но теперь, сидя за столом в своем кабинете, он с трудом мог обуздать свои эмоции. Он не имел от Дэвида Вебба совершенно никаких известий. Он должен был знать, что происходит с ним, и он должен был поговорить с ним. В противном случае существовала угроза того, что происходящее сведет к нулю всю тринадцатилетнюю терапию. Неужели они не понимают этого?

Естественно, не понимают. Они имеют другие приоритеты, и их не беспокоят проблемы, выходящие за рамки их компетенции. Поврежденный рассудок так неустойчив и хрупок, подвержен вероятности регресса и падения в ужасы прошлого, и это может полностью стереть тонкий поверхностный слой настоящего. Он не может допустить, чтобы с Дэвидом случилось подобное! Этот человек находится так близко к тому, что можно было бы назвать нормальной личностью (хотя есть ли они — «нормальные люди» в этом свихнувшемся мире). Сейчас Дэвид прекрасно исполняет роль университетского профессора. И с каждым годом роль мирного преподавателя все больше и больше срастается с ним, становиться им самим. Но все это может быть уничтожено одним единственным актом насилия, а ведь насилие является стилем жизни Джейсона Борна. Будь оно все проклято!

Чтобы повредить Дэвиду, достаточно одного его присутствия в Вашингтоне. Панов уже охрип, объясняя Конклину всю возможную опасность ситуации. Ответ Алекса был однозначен: «Мы не можем остановить его. Мы не в силах. Самое большое, на что мы сейчас способны, это следить за его действиями, по возможности прикрывая его». Хотелось бы верить, что «они» не будут ограничивать себя в средствах, если необходимость защиты появится в самом деле.

Его собственный офис охранялся на совесть. Стража из Управления стояла внизу в холле и на крыше, безмолвная и готовая к действию, похожая на живые машины. Для Дэвида было бы лучше всего, если бы ретировался и укрылся у себя на островах, предоставив возможность охотится на Шакала профессионалам. Панов внезапно поймал себя на мысли, что профессионала более высокого класса, чем сам Джейсон Борн, пожалуй и нет.

Размышления психиатра были прерваны телефонным звонком. Ему было не велено снимать трубку до тех пор, пока не поступит сигнал о том, что охранная аппаратура полностью задействована. Все входящие звонки отслеживались сканнером, после чего опознавался абонент, и Панова ставили в известность о его имени и цели звонка.

Интерком на столе доктора загудел. Он поспешно нажал на консоли клавишу ответа.

— Да?

— Линия чистая, сэр, — сказал агент, отвечающий за безопасность телефонных переговоров, один из всей приставленной к нему команды, с которым Панов смог более или менее познакомиться.

— Человек на линии представился как Тредстоун, мистер Д. Тредстоун.

— Соедините меня, — хмуро сказал Мо Панов. — И прошу вас, не подслушивайте и не записывайте этот разговор. Этот человек — мой пациент, и наши отношения строго конфиденциальны.

— Хорошо, сэр. Отключаюсь.

— Что-что?.. Ну ладно.

Психиатр снял трубку и с трудом заставил себя не кричать:

— Сукин сын, ты почему не позвонил мне до того, как все это началось?

— Если это хоть как-то оправдывает меня, то я не хотел, чтобы у тебя случился сердечный приступ.

— Где ты и чем занимаешься?

— Прямо сейчас?

— Да, хотя бы.

— Дай подумать. Я взял напрокат машину и в настоящее время нахожусь в квартале от одного дома в Джорджтауне, которым владеет председатель Федеральной Комиссии по торговле, и разговариваю с тобой из телефонной будки.

— Бога ради, что ты собираешься там делать?

— На этот счет тебя просветит Алекс. Я же хочу, чтобы ты позвонил Мари на остров. Я пару раз пытался дозвониться ей из отеля, но линия все время была занята. Скажи ей, что со мной все в порядке, в абсолютном порядке, и пусть не грустит. Можешь ты это для меня сделать?

— Могу, но меня ты не проведешь. Ты знаешь о том, что даже голос твой изменился?

— Этого ей говорить не стоит, доктор. Если ты мне друг, ты ничего ей не скажешь.

— Хватит, Дэвид. Эта игра в Джекила и Хайда ни до чего хорошего не доведет.

— Ей ни слова, если ты мне друг.

— Ты вошел в штопор, Дэвид. Не нужно доводить себя до крайностей. Приходи ко мне, нам нужно поговорить.

— Нет времени, Мо. Я вижу, что лимузин этого жирного кота подкатывает к подъезду его дома. Мне пора приниматься за работу.

— Джейсон!

Трубка молчала.

Спустившись по металлическим ступеням трапа реактивного авиалайнера, на землю аэропорта Блэкбурн, Монтсеррат, под жаркое карибское солнце, ступил Брендан Патрик Пьер Префонтейн. Местное время было три часа пополудни. Толстые пачки долларов в его карманах очень и очень помогали ему сохранять присутствие духа. Чрезвычайно примечательным, по мнению Префонтейна, являлся тот факт, что именно наличие денег вселяло в него чувство покоя и безопасности. Самым главным, продолжал твердить он себе, было помнить то, что мелкие купюры, его сдача, десятки и двадцатки, лежат в правом переднем кармане брюк и не в коем случае не ошибиться, чтобы не предъявить на свет пачку сотенных, дабы никто из окружающих не принял его за богатого туриста. Он всегда старался держаться в тени и быть как можно более неприметной и случайной фигурой. Пребывая в подобном имидже, он собирался как можно более непринужденно задавать на территории аэропорта весьма важные вопросы о женщине с двумя детьми, прибывших на частном самолете прошлым утром.