Владимир Суликов — неутомимый трудяга семидесяти трех лет, полный жизненной энергии, ученый, бывший профессор истории в Московском университете, законченный марксист, но при этом, как ни странно при занимаемой им должности, не член коммунистической партии. Он не входил ни в одну политическую ортодоксию, предпочитая пассивную роль независимого индивидуума внутри коллективистского общества. Это, в союзе с его исключительно проницательным интеллектом, сослужило ему хорошую службу; его ставили на должности, где более конформистские люди не были бы даже наполовину столь же эффективны. Комбинация этих качеств, вместе с его привычкой к физическим тренировкам, делала Суликова выглядящим на десять-пятнадцать лет моложе его возраста. Он излучал мудрость многих лет и жизненную силу молодости, чтобы воплотить ее.
Приветствия были достаточно сухими. Суликов не предложил ничего кроме жесткого холодного рукопожатия и жесткого кресла. Он встал перед каминной полкой из белого мрамора, будто это была школьная доска, сложив руки за спиной, словно волнующийся профессор перед тем как опросить и затем прочитать нотацию надоедливому, вечно спорящему студенту.
— Перейдем сразу к делу, — сказал русский кратко. — Вы слышали об адмирале Питере Холланде?
— Конечно. Он директор Центрального разведывательного управления. А почему вы спрашиваете?
— Он один из вас?
— Нет.
— Вы уверены?
— Конечно, уверен.
— Возможно ли, чтобы он стал одним из вас без вашего личного ведома?
— Абсолютно нет, я даже не знаком с ним. И если это какой-то любительский допрос в советском стиле, попрактикуйтесь на ком-нибудь другом.
— Ох, замечательный дорогой американский адвокат протестует против простых вопросов?
— Я протестую против оскорблений. Вы сделали странное заявление по телефону. Будьте добры, объяснитесь.
— Я все объясню, адвокат, поверьте, я все объясню, но по-своему. Мы, русские, защищаем наши фланги; это урок, который нам преподали трагедия и триумф Сталинграда — опыт, которого у вас, американцев, никогда не было.
— Я пришел с другой войны, как вам хорошо известно, — сказал Огилви спокойно, — но, если книги по истории не врут, вам немало помогла ваша русская зима.
— Попробуйте это объяснить тем тысячам русских, что умерли там от холода.
— Понимаю, примите мои соболезнования вместе с моими поздравлениями, но это не отвечает на мой вопрос.
— Я всего лишь пытаюсь разъяснить общеизвестное, молодой человек. Как кто-то сказал, мы неизбежно повторяем те горькие ошибки прошлого, о которых не знаем… Видите ли, мы действительно защищаем наши фланги, и если некоторые из нас подозревают, что нас втянули в международный скандал на дипломатической арене, мы высылаем на эти фланги подкрепление. Это простой урок для такого эрудита, как вы, адвокат.
— И очевидный, даже тривиальный. Так что с адмиралом Холландом?
— Один момент… Прежде позвольте спросить вас о человеке по имени Александр Конклин.
Брюс Огилви ошарашенно выпрямился в кресле.
— Откуда у вас это имя? — спросил он чуть слышно.
— Есть и другие… Некто Панов, Мортимер или Мойша Панов, еврейский врач, кажется. И наконец, адвокат, мужчина и женщина, которые, по нашим данным, на самом деле киллер Джейсон Борн и его жена.
— О, Боже! — воскликнул Огилви, его тело застыло в напряжении, глаза широко раскрылись. — Какое отношение эти люди имеют к нам?
— Это мы и должны выяснить, — ответил Суликов, прямо глядя на юриста с Уолл-стрит. — Очевидно, вам знакомо каждое из этих имен, не так ли?
— Да, то есть нет! — возразил Огилви, его лицо покраснело, слова спутались. — Это совершенно другая ситуация. Она никак не пересекается с нашим бизнесом — бизнесом, в который мы вложили миллионы, который развивали двадцать лет!
— И на котором немало миллионов заработали, адвокат, позволю себе заметить.
— Оборот капитала на международных рынках! — вскричал адвокат. — Это не преступление в этой стране. Деньги переводятся за океаны одним нажатием кнопки на компьютере. Это не преступление!
— Да ну? — советский генеральный консул поднял брови. — Я был о вас лучшего мнения, как адвокате, которого не достойно ваше последнее высказывание. Вы скупали компании по всей Европе через слияние и приобретение, используя суррогатные корпоративные сущности. Фирмы, которые вы приобретали, представляли источники продукции, нередко в пределах одного рынка, и, как следствие, вы устанавливали цены между бывшими конкурентами. Кажется, это называется сговором и сдерживанием торговли — понятия, с которыми у нас в Советском Союзе нет проблем, потому что цены устанавливает государство.
— Подобные обвинения нечем подкрепить! — заявил Огилви.
— Конечно, нет, до тех пор пока существуют лжецы и недобросовестные юристы, которые берут взятки и консультируют лжецов. Это предприятие-лабиринт, гениально реализованное, и мы оба заработали на нем. Вы продавали нам все, что мы хотели или что нам было нужно, многие годы, каждое важное наименование из закрытых списков вашего правительства. Столько имен, что наши компьютеры не справились бы, пытаясь за ними уследить.
— Никаких доказательств , — выразительно настаивал адвокат с Уолл-стрит.
— Меня не интересуют такие доказательства, адвокат. Меня интересуют имена, которые я вам назвал. По порядку: адмирал Холланд, Александр Конклин, доктор Панов и, наконец, Джейсон Борн и его жена. Прошу вас, расскажите мне о них.