Он пришел к лифтам, нажал кнопку вызова и подождал, теребя в руке ключ. Двери справа от него открылись, и, к его радости, внутри никого не оказалось: не придется просить всех выйти. Он вошел, вставил ключ в самую верхнюю скважину над панелью, и опять подождал, пока механизм выполнит свою задачу. Он достаточно быстро с ней справился, и лифт ринулся вниз, к подземным уровням здания.
Двери разъехались, и генерал вышел, сразу обратив внимание на тишину, царившую в коридорах слева и справа. Через несколько мгновений это может измениться, подумал он. Он прошел по левому коридору к большой стальной двери с металлической табличкой на заклепках с объявлением:
...ВХОД ВОСПРЕЩЕН
ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА, ИМЕЮЩЕГО ДОСТУП
Глупая табличка, подумал он, доставая из кармана тонкую пластиковую карточку и медленно, осторожно проводя ею через слот справа. Без такой карточки — а иногда и с нею, если провести слишком быстро, — дверь не откроется. Прозвучали два щелчка, Родченко вынул карточку, и тяжелая дверь без ручек открылась внутрь, в то время как телемонитор записывал его вход.
От десятков освещенных кабинок в огромном, с низкими потолками, комплексе размером с царский бальный зал, но без малейших украшений, исходил гул активной деятельности. Тысяча приборов черного и серого цветов, несколько сотен человек персонала в девственно чистых комбинезонах внутри кабинок. И, к его облегчению, воздух прохладный, почти холодный. Этого требовало оборудование, потому что здесь был коммуникационный центр КГБ. Сюда двадцать четыре часа в сутки стекалась информация со всего мира.
Старый солдат привычно прошагал к дальнему проходу направо, потом налево к последней кабинке в дальнем краю огромного помещения. Путь был не близок, и генерал запыхался, его ноги устали. Он вошел в маленькое ограниченное пространство кабинки, кивнув оператору средних лет, который поднял глаза на посетителя и снял наушники. На белом столе перед ним была большая консоль с мириадом переключателей, наборных дисков и клавиатурой. Родченко сел на стальной стул рядом с ним. Успокоив дыхание, он заговорил:
— Есть данные от полковника Крупкина из Парижа?
— У меня есть данные, касающиеся полковника Крупкина, генерал. Согласно вашему распоряжению следить за его телефонными разговорами, включая международные линии, авторизованные им, несколько минут назад я получил из Парижа запись, которую вам, думаю, было бы интересно послушать.
— Как всегда, вы хорошо работаете, я очень признателен; и, как всегда, уверен, полковник Крупкин обо всем будет нам сообщать, но ведь вы знаете, он бывает так занят…
— Не нужно ничего объяснять. Разговоры были записаны в течение последнего получаса. Наушники?
Родченко надел наушники и кивнул. Оператор положил перед генералом блокнот и несколько заточенных карандашей, нажал цифру на клавиатуре и откинулся на спинку, а влиятельный третий директор Комитета наклонился вперед, внимательно слушая. Вскоре генерал стал делать пометки; через несколько минут он яростно все записывал. Запись закончилась, и Родченко снял наушники. Он строго посмотрел на оператора узкими славянскими глазами между складками морщинистой кожи, его лицо теперь казалось еще более старым.
— Сотрите все, потом уничтожьте катушку, — приказал он, поднимаясь со стула. — Как обычно, вы ничего не слышали.
— Как обычно, генерал.
— И, как обычно, вы получите премиальные.
Было 4:17, когда Родченко вернулся в свой офис и сел за стол, изучая свои записи. Это было невероятно! В это было трудно поверить , но факты есть факты: он сам слышал слова и голоса, их произносившие!.. Не те, что касались парижского монсеньера; он теперь был второстепенен, с ним можно связаться в любую минуту при необходимости. Это подождет, но другой — нет, ни минуты промедления! Генерал поднял трубку и позвонил секретарю.
— Мне сейчас же нужен спутниковый канал к нашему консулу в Нью-Йорке. Все возможные шифраторы должны работать.
Как это могло случиться?
«Медуза»!
Мари хмуро кивнула Мо Панову через комнату отеля, слушая голос мужа в трубке телефона.
— Откуда ты звонишь? — спросила она.
— С автомата в Plaza-Athenee , — ответил Борн. — Вернусь через пару часов.
— Что происходит?
— Кое-какие осложнения, но есть и прогресс.
— Это мне ни о чем не говорит.
— Да и нечего особо рассказывать.
— Что это за Крупкин?
— Оригинал. Он привез нас в советское посольство, и я говорил с твоим братом по одному из их каналов.
– Что? .. Как дети?
— В порядке. Все в порядке. Джеми там нравится, а миссис Купер не подпускает Джонни к Элисон.
— Значит, Бро не очень-то и хочет к ней подходить.
— Возможно.
— Какой там номер? Я хочу позвонить.
— Холланд налаживает безопасную линию. Через час-другой мы узнаем.
— Что означает, что ты говоришь неправду.
— Возможно. Ты должна быть с ними. Если я задержусь, то позвоню тебе.
— Погоди минутку, Мо хочет поговорить с тобой…
Короткие гудки. Панов медленно покачал головой, видя реакцию Мари на резко прерванный разговор.
— Забудь, — сказал он, — меньше всего он сейчас хочет говорить со мной.
— Он снова взялся за свое, Мо. Это больше не Дэвид.
— У него сейчас другая цель, — сказал Мо тихо. — Дэвид с этим не справился бы.
— Кажется, это самое ужасное, что я когда-либо от тебя слышала.
Психиатр кивнул.