Тусклый лунный свет падал на две приближающиеся с разных сторон перекрещивающихся улиц к Смитсоновскому мемориалу мужские фигуры, искажая их действительный рост и делая их похожими на карликов. Подойдя вплотную друг к другу, мужчины молча прошли к ближайшей скамейке. Конклин сразу же устало опустился на скамью, тяжело оперевшись о трость. Панов остался стоять, беспокойно оглядываясь по сторонам и прислушиваясь, как будто ожидая чего-то, о чем он сам не имел не малейшего представления. Было 3:23, стояло предрассветное утро, и единственными звуками в ночи было заунывное стрекотание сверчков в кустах и шелест летнего бриза в листве. Наконец Панов решился присесть.
— Все прошло спокойно? — спросил Конклин.
— Не знаю, — ответил психиатр. — Я чувствую себя опять не в своей тарелке, так же как и в Гонконге, только там мы знали, куда мы идем и кого можем встретить. По-моему, ты и твои приятели немного спятили.
— Ты сам себе противоречишь, Мо, — сказал Алекс, улыбнувшись. — Раньше мне ты говорил, что я излечен.
— А, это… Тогда у тебя было небольшое обострение маниакально-депрессивного состояния, близкого к шизофрении. Но то, что мы делаем сегодня — это же идиотизм! Сейчас около четырех утра. Люди, если только они не идиоты, не затевают ничего в такой ранний час.
Алекс внимательно посмотрел на лицо Панова, освещенного отражениями лучей прожекторов, подсвечивающих массивные фигуры мемориала.
— Ты сказал, что не знаешь, все ли было в порядке. Что это значит?
— Трудно сказать, Алекс. Многие мои пациенты часто грезят наяву, представляя себе различные неприятные для них образы, фигуры людей, для вымещения на них собственной паники, оправдания внутреннего страха.
— Черт возьми, Мо. Ты не можешь выражаться яснее?
— Форма перенесения внутренних переживаний…
— Хватит, Мо, — прервал психиатра Конклин. — Что случилось? Что ты там видел?
— Фигуры людей… в изношенной, рваной одежде, медленно, болезненно, с трудом передвигающиеся. Не так, как ты, Алекс, не по причине ран, а из-за возраста. Старые оборванцы, прячущиеся в темных углах и подъездах домов. Я видел их пять или шесть раз, пока шел от своего дома сюда. Два раза я останавливался и уже почти собирался звать на помощь твоих людей. Но каждый раз говорил себе: Доктор, ты просто устал и перенервничал, ты ошибаешься, принимая жалких бездомных за то, чем они не могут быть, пугаешь сам себя.
— Вот оно! — возбужденно прошептал Конклин, — ты видел в точности то же самое, что видел я, Мо. Я постоянно натыкался на таких же оборванных стариков, жалких, двигающихся очень медленно, медленнее меня… Что это значит? Кто они?
Шаги. Медленно, нерешительно, по пустынной, испещренной тенями аллее к ним приближались две низкорослые фигуры. Старики. На первый взгляд их можно было безошибочно отнести к бездомным, во множестве распространившимся в городе. Но вместе с тем они чем-то отличались от обычных бродяг. Какой то целеустремленностью, может быть. Оба остановились метрах в пяти от скамейки, оставаясь в тени. Лиц их не было видно. Старик слева заговорил. Его голос, с непонятным акцентом, звучал глухо, напряженно.
— Довольно необычное время и странное место выбрали почтенные, хорошо одетые джентльмены для встречи. Несправедливо занимать место отдыха других людей, которым может быть не так повезло в жизни.
— Здесь много других свободных скамеек, — вежливо заметил Алекс. — Разве эта — занята?
— Нет. Эти скамейки общие. Их нельзя занимать, — ответил второй старик. Он прекрасно говорил по-английски, но все равно было ясно, что это не его родной язык. — Зачем вы пришли сюда?
— Какого черта вы к нам пристаете? — возмутился Алекс. — У нас свои дела, и вас они не касаются.
— Дела в таком месте и в такой час? — первый старик оглянулся по сторонам.
— Повторяю, — продолжил Алекс, — не суйте нос не в свои дела, и лучше проваливайте.
— Большие дела, понятно, — в тон Алексу сказал второй старик.
— О чем это они? — шепотом спросил пораженный Панов у Конклина.
— Уровень — Ноль, — тихо сказал ему Алекс, — помолчи. Отставной разведчик снова повернулся к своим назойливым собеседникам. — Ну ладно, ребята, поговорили и будет. Идите своей дорогой.
— Дела есть дела, — снова сказал второй старик, вынимая руку из-под лохмотьев и дотрагиваясь ей до плеча своего товарища. Лиц их по-прежнему не было видно, и оба они явно старались держаться в тени.
— У нас с вами общих дел нет…
— Не сказал бы, — перебил Алекса первый старик, покачивая головой. — Предположим, я скажу, что мы принесли вам весточку из Макао?
— Что? — воскликнул Моррис.
— Заткнись! — зашипел на него Конклин, не сводя глаз со сгорбленных фигур в тени. — А почему собственно вы считаете, что Макао может нас заинтересовать? — твердо спросил он.
— Большой тайпин хочет встретиться с вами. Самый большой тайпин в Гонконге…
— Ну и что?
— Он может заплатить вам деньги. За ваши услуги.
— Я снова повторяю — ну и что?
— Он сказал, что убийца вернулся. Он хочет, чтобы вы нашли его.
— Я уже слышал раньше эту историю, она не нова. Повторяетесь.
— Все останется между тайпином и вами. Мы только передаем приглашение. Он ждет вас.
— Где он?
— В большом отеле, сэр.
— В каком?
— С большим залом внизу, в котором находиться много людей. Его название связано с прошлым вашей страны.
— Это может быть только «Мэйфлауэр». — Конклин сказал это, наклонившись к левому лацкану куртки, в который был вшит микрофон.